Актёр

Пётр актёр и это видно сразу. Когда массовка греется горячим кофе, он крутится рядом и видно, что у этой стихийно развёрнутой полевой кухни его волнуют вовсе не растворимый кофе и бутерброды с дешёвой колбасой.
— Это произошло зимой прошлого года в Брюсселе,- говорит он,- у меня был рейс с пересадкой до Абиджана с вылетом из Парижа…
У Петра такое лицо, что оно кажется знакомым, даже если ты его никогда не видел. Тонкие, нервно вздрагивающие ноздри, высокие скулы, чётко очерченные губы, непонятного цвета глаза… Такое очень киношное лицо. Будто бы покрытое тонким налётом лоска.
Я разговаривала с администратором, а он разговаривал с нами. Но разговором назвать это было трудно. Пётр просто вставлял свои комментарии, а потом, вдруг, начинал рассказывать какие-то свои истории не в тему.
— А вот ещё,- говорил он и новый виток его рассказа уводил на другой конец земли, где он был, жил, пел, пил.
И больше не случалось ничего. Это были такие одному ему понятные диалоги людей, которых мы не знали, а в пересказе представлять их нам он не считал нужным. И все эти стаканы с водой, карнизы, овощи на гриле, cтучащие поезда, лето в Бильбао, мерно гудящие паромы, кожаные чемоданы, Иван Михайлович и Венсан из дома напротив — всё это летело в бессмысленные тартарары мимо нас, несмотря на всю эту видимость оживлённой беседы, когда все слова понятны по отдельности, но что это было в целом — словами не передать.

Наш безинтерес зашкаливал все допустимые нормы приличия. Мы не реагировали связными предложениями, а просто рефлексировали. Отойти и поговорить наедине было бы невежливо, а продолжать слушать его уже не было сил. Пётр это явно понимал и использовал последнюю возможность создать разговор:
— У вас лицо,- сказал он, непонятно к кому обращаясь из нас двоих, и замешкавшись добавил,- вы же понимаете о чём я. Жаль, что безнадёжно упущено время, жаль…
Тут, слава богу, пришёл режиссёр, из курилки вернулся оператор и Пётр поспешил на площадку.
Мы сходили пообедать, а когда вернулись съёмки ещё не кончились. Взмыленный Пётр бегал по направлению к камере и обратно, картинно загребая ботинками снег и на чём свет стоит клял гримёра, который плохо уложил ему волосы.
— Падай, Петька, падай! — кричал режиссёр.
Петька падал и поднимался, падал и поднимался, падал и бежал, бежал и… Режиссёр уже сам был в мыле, оператор курил не отходя от камеры и даже в здании было слышно это повелительное:
— Петька! Падай! Падай же ты!

Вечером я специально нашла Петра в социальной сети. Это, правда, не составило особого труда. Фотографии со съёмок, фотографии с коллегами по цеху, портреты для кастинга… Было видно, что в крупных известных проектах он не участвовал, о мелких рассказывал так, будто они были крупными.
«…безнадёжно упущено время»,- крутилось в моей голове.
Пётр не указал дату рождения, не оставил никаких других дат. В одном из альбомов были студийные фотографии его и светловолосой женщины в васильковом платье. На одной фотографии они выглядели ровесниками, на другой он выглядел серьёзно старше, на третьей годился ей в младшие братья… Определить его возраст не представлялось возможным, зато было видно, что он её очень любит.
Я перешла на её страницу: ей немного за тридцать, кажется, работает бухгалтером, в альбомах фотографии из Турции и Египта и ни одного упоминания о нём. Ни намёка на Петю.

Когда съёмки кончились, все остались отмечать и тем, что было Пётр надрался так, что едва не подрался с режиссёром.
-…и тогда я вбежал в объятый пламенем дом,- рассказывал Пётр девочке из массовки. Девочка сидела, открыв рот.
— Эк! — только крякнул режиссёр и вполголоса мне добавил, что в прошлый раз Пётька выжил на падающем самолёте, спас корабль от пиратов, снял котёнка с дерева…
Пётр услышал и полез к режиссёру через весь стол, а тот рассмеялся, шутя пригрозил пальцем и пошёл курить на веранду.
Пётр через стол всё-таки перелез и опять стал рассказывать истории. От него сильно разило коньяком.
Он говорил, что он как Меньшиков, Абдулов и Миронов в одном флаконе и даже лучше; говорил, что его не принимают современники, а когда поймут, то он откажется принимать их; говорил, что она его совсем не любит, что она приземлённый, совсем невоздушных материй человек и ей совсем всё равно на него и его творчество, а он любит её, но только по привычке; он говорил, что все думают, что всё проходит и проходит со временем, но на самом деле никто даже не замечает, что всё прошло уже давно и не осталось ровным счётом ничего…

Лоск на глазах превращался в воск, глаза посерели, мокрые пьяные губы, нервные ноздри… Пётр, правда, хороший актёр. Он живёт, как играет, играет, как живёт и перестаёт быть актёром только тогда, когда становится пьян.