Делия Телеграф
Когда воздух мерцает холодными искрами — это алмазная пыль. Когда пространство вокруг, прошитое будто тончайшим люрексом, дрожит и колышется — это алмазная пыль. Алмазная пыль — это когда только вдохнул ледяного воздуха, а ноздри сразу тут же будто бы примёрзли и лёгкие сжались тут же на этом вздохе, а куртка моментально стала хрустеть и шуршать на каждом шагу, а каждый шаг скрипеть. Алмазная пыль это когда сразу и резко стало очень холодно.
Я помню, что когда в школу ходила, то дорога из школы казалась всегда дольше. Особенно когда начинало рано темнеть. Уроки во вторую смену заканчивалась в половину седьмого, а если ещё и на дежурство оставят, то совсем темнота. И я когда шла обратно, то в моей голове придумывались сами по себе смешные, странные и страшные истории.
Один раз мне показалось, что когда я приду домой, то дома что-то неуловимо, но ощутимо изменится. Стены в подъезде вдруг станут не зелёными. а бордовыми. Чайник станет не жёлтым, а голубым. Ковёр на стене поменяется местами с ковром на полу. И вроде бы всё тоже самое, но что-то не то. Я это, конечно, сразу замечу и буду задавать много вопросов, а на меня будут странно так смотреть и говорить: «Да ты что! Это же тут всё время так и было! Всю жизнь просто!». И тогда я сразу пойму, что попала в параллельный мир. И все эти стены и чайники не того цвета это всего лишь подснежники, а самое главное попадалово выяснится позже и в чём-то глобальном. Привет Киру Булычёву.
Другой раз мне показалось, что я приду домой, буду звонить в дверь, а её долго не будут открывать, а потом дверь откроет вдруг постаревшая моя мама и скажет: «А вы к кому?», а потом она скажет: «Полиночка ушла двадцать пять лет назад в школу и не вернулась оттуда, а больше её никто и не видел». И я, конечно, сойду с ума, когда посмотрю в зеркало и увижу там вместо мелкой очкастой девочки, которую видела в зеркале, когда уходила утром в школу, какую-то невнятную сорокалетнюю тётку, которую придумала, как и придумала всю эту историю, пока шла домой. Привет Эдгару По.
В какой-то раз я пошла не привычной дорогой от школы, мимо стадиона, мимо стройки, мимо бассейна, мимо детского сада, мимо гаражей, мимо ещё одного детского сада… Нет, я пошла другим путём. Я пошла между гаражами. Была осень. Обыкновенный сумрачный и сумеречный осенний вечер. И я пробиралась сначала между густыми ветками кустарника, а потом я вляпалась в какую-то кучу прелой листвы, а из этой кучи вдруг, бац, и полетели бабочки. Какие-то жирные неспешные ночные моли вяло разлетались в разные стороны, растревоженные моими шагами. У них, должно быть, отзвенело уже бабье лето и они легли в жухлые листья кто умирать, а кто зимовать, а тут пришла я и всех разбудила. И я только потом, в свете фонарей заметила, что из под кед выглядывали большие мохнатые крылья какой-то бабочки. Я тогда сразу всё поняла — я наступила на бабочку! Я сошла с тропы и наступила на бабочку! А значит, когда я вернусь домой, то выберут не того президента! Но я вернулась домой и президент был тот самый. И даже в марте следующего года выбрали того самого президента. Того же, что и был. Но всё равно привет Рэю Брэдберри.
Я ещё много чего придумывала, когда ходила из школы домой. Точнее всё придумывалось само собой, а я тут не причём. И все эти белые медведи, которые выглядывали из-за углов, все эти динозавры, перебегавшие мне дорогу, все эти двойники-меня-самой, все эти прозрачные стены на моём пути, все эти пятипалые следы на снегу, все прорехи во времени и прорези в пространстве — всё это существовало не в моей голове, а моя голова существовала в этом. И всё это было такой же всамделишной правдой на те десять минут дороги от школы до дома, как были такой же всамделишной правдой заданные на дом задачи по тригонометрии. Привет моему воображению.
А один раз я вышла из школы и была зима. Похолодало вдруг резко и стало пронзительно стыло. Я это не сразу поняла, а заметила только, что воздух вокруг мерцает холодными искрами. Я не знала, что это алмазная пыль. И мне казалось это каким-то невероятным волшебством и я не верила своим глазам — снег мерцает в свете фонарей, воздух мерцает в свете фонарей, всё мерцает в свете фонарей. И всё вокруг светится и переливается. А когда я уже привыкла к этому мерцающему воздуху, то заметила, что улица вдруг стала непривычно безлюдной и непривычно тихой. Будто бы шумное, грохочущее, звенящее, трещащее пространство вдруг, бац, наполнили до краёв густой пронзительной и мерцающей тишиной, закрыли крышкой и получился вакуум, так было пусто. И я даже не успела ничего придумать, как из-за поворота вдруг показалась лошадь, запряжённая в телегу, гружённую соломой и бидонами, а на соломе сидел мужик. И они проехали буквально в ста метрах от меня, цокая и звеня скрылись в мерцающей темноте за поворотом к мосту. И все мои придуманные миры вдруг пронеслись перед глазами безумным калейдоскопом и померкли тут же и разом. Потому, как существовали только в моей субъективной реальности. А мужик был. И лошадь была. И телега тоже была. И были они таким же взаправдашним фактом, как и было фактом то, что ни одну из заданных на дом задач по тригонометрии я никогда сама не смогу решить.
А воздух вокруг мерцал потому, что резко похолодало. Похолодало очень резко, а за ночь стало ещё холоднее. И на следующий день поэтому не нужно было идти в школу. И всю неделю тоже не нужно было. И всю следующую тоже. А потом настал карантин. И опять ничего не было нужно.
Пару дней назад похолодало вдруг резко и пронизывающе. И с самого утра всё вокруг мерцало этой алмазной пылью. Такой влажный и холодный был воздух. Это я пару дней назад второй раз в жизни увидела алмазную пыль. Я тогда, конечно, сразу придумала себе, что случится что-нибудь невероятное. Например, из-за угла покажется тот самый мужик в повозке, запряжённой лошадью. Но ничего такого не случилось. Просто над крышами завода в то утро вдруг заалело сразу три солнца. Но встало, конечно, только одно. То, что было посередине. Встало и тут же ушло в облачность. Остальные два так и остались стоять световыми столбами. Почти световой лес. Потом рассеялись до радужной вертикали.
А вы и не видели.
