Делия Телеграф
Море мы придумали двадцать пять лет назад. Тем летним вечером мы возвращались со стадиона домой. Наши тогда проиграли. Впрочем, когда они выигрывали? Но мы всё равно были расстроены. Когда тебе пятнадцать, то проигрыш любимой команды воспринимается как личное поражение. Ну, да и пусть.
Путь был неблизкий, и мы свернули в квартал, где были одни деревянные постройки — сырые, источающие запах мокрого дерева, прелой листвой и засохшей грязи после дождя; пахнущие густой стоящей в воздухе пылью, запахом кислых помидор и арбузных корок в долгие жаркие дни — местами покосившиеся и медленно разваливающиеся дома.
Вечер догорал после жаркого дня. Только спустились первые синие сумерки, воздух был сиз и ал, а когда за очередным перекрёстком не показалось нужной улицы, мы настороженно переглянулись. Но улицы не было и за следующим перекрёстком, а следующий квартал и вовсе оказался нам незнаком.
А потом мы увидели его. Маленький, оплетённый диким виноградом, деревянный дом с террасой и крашенными в чистый белый цвет перильцами. И тут же подул тёплый влажный ветер, пахнуло густым запахом лежалых на солнце водорослей и зашумели где-то вдалеке волны. Одним словом…
— Как будто море! — сказали мы в один голос и тут же рассмеялись своей внезапной догадке.
Нам не хотелось даже думать о том, что мы просто свернули не на ту улицу и теперь предстоит возвращаться ещё столько же, искать нужную дорогу, идти, наконец, домой, выслушивать там нагоняй от родителей за позднее своё возвращение и браться уже за подготовку к этим вступительным экзаменам. Это всё было где-то там, не здесь. А здесь просто пахнуло морем, и остальное сразу ушло на второй план.
А этот чудесный дом с террасой, и этот влажный ветер, и этот запах водорослей — всё это явно указывало на то, что эта улица ведёт к морю. И море начнётся вон за тем поворотом.
Мы так поверили в свою выдумку, что сразу представили, как первым делом побежим нырять, наглотаемся солёной морской воды, наберём пригоршни плоских округлых камней и напускаем блинчиков до самого горизонта, наплаваемся до гусиной кожи и синих губ, на закате разожжём костёр на берегу и будем ловить крабов. И только потом узнаем, где мы находимся и решим, как добраться до дома — поскребли по карманам — нашли несколько натёртых до блеска монет.
Конечно, за тем поворотом оказалось вовсе не море, а нужная нам улица. На перекрёстке повернули направо, прошли ещё два квартала и вышли к дому — добротному деревянному зданию дореволюционного года постройки. Мне на первый этаж, Вовке — на второй. Пока. Ну, пока.
Но, честно говоря, в тот вечер мы даже успели немного расстроиться. Как расстраиваешься всякий раз, когда придумаешь себе что–то прекрасное, а сбывается что-то обыденное. Мы уже спланировали побег, мысленно отправили домой телеграммы с просьбой не искать нас хотя бы до понедельника, почти продумали возвращение обратно. Но вместо этого сами вернулись в свои обычные будни — впереди маячили экзамены, ждал техникум.
А я расстраивался ещё долго. Со мной больше не случалось ничего удивительнее этой истории. Ни в те мои пятнадцать, ни двадцать пять лет спустя. Выдумка больше никогда не казалась такой реалистичной, а реальность больше никогда не требовала подобной выдумки. Всё шло, как шло. Ну, да и пусть.
***
Каждый раз, возвращаясь в свой город, Сергей вспоминал эту историю про несбывшеесяморе. Тот деревянный квартал давно исчез — разрушился, сгорел, был снесён. На его месте отстроили новенькие многоэтажки, сейчас они надменно высились над воспоминаниями его детства.
Этой дорогой они ходили в школу, здесь — играли в казаков–разбойников, тут — пускали по весне самодельные кораблики, а тут — до чёрных губ объедались сладковатыми ягодами шелковицы. Город разрастался быстро: ручей закатали в асфальт, здесь проложили дорогу, здесь отстроили офисное здание, а здесь — торговый центр. И только шелковица растёт там, где росла — чернильные пятна раздавленных ягод на тротуаре.
На перекрёстке Сергей повернул направо, прошёл ещё два квартала и вышел к дому — добротному деревянному зданию дореволюционного года постройки. Резные наличники окон, полукруглый эркер, тяжёлая входная дверь и лестница за ней. Как же всё здесь ему было знакомо! Раньше он жил на первом, Вова и сейчас ещё живёт на втором. Привет, Вов.
— Нет дома, — ответила Надя, его жена, едва открыв дверь.
За её спиной виднелся зал, в углу комнаты стоял компьютер. Мальчишка, сидящий за ним, даже не повернул головы.
— А где?
— Червей копает, — ответила она и тут же закрыла дверь.
Сергей спустился, ногами перебирая лестничные скрипы, пошёл к каналу. Вовку он заметил ещё издали. Приподняв пласт зелёной газонной травы на склоне, тот сидел на корточках, ковырялся в земле.
Подходить ближе Сергей не стал. Смотрел издали на зелёные воды, вспоминал как нырял там летом, как гонял на чуньках зимой, как по весне пытался рыбачить. Потом канал совсем обмелел, его перекрыли для дноуглубительных работ, обложили берега гранитом, в воду запустили мальков карпа, и на них, как на приманку, тут же слетелись крикливые нахальные чайки, на склонах расстелили зелёный газон… И вот Вовка сейчас ищет червей под этим газоном.
Домой шли вместе. Сергей не скрывал радости от встречи, Вовка тоже был рад. Но было видно, что консервной банки с червями он будто бы стесняется — сразу спрятал пакет с ней за спину, а дома и вовсе убрал её в большой шкаф, стоящий в коридоре.
С кухни доносился аромат запечённой рыбы. Надя, всплеснув руками, бросилась извиняться, что не узнала, да ещё и дверь закрыла прямо перед носом.
— Совсем столичный ты стал, — почему–то раскраснелась она, — и не признать тебя сразу.
Рыба, поданная к столу, была хороша.
«Морской окунь, наверное», — подумал Сергей, — но явно не местная, не речная».
— Что за рыба?
— Я поймал, — довольно оживился Вовка, — вот на днях ходил на рыбалку.
«Значит, не окунь, — подумал Сергей, — где же его тут взять».
— А это мой сын, — гордо сказал Вова, показывая на подростка за компьютером, — Степан, иди, поздоровайся.
Степан, неразборчиво буркнув себе под нос, прошёл к столу, взял тарелку, положил в неё самый большой кусок рыбы, отказался от гарнира и, немного замешкавшись, положил ещё один. Тарелку он унёс с собой в комнату к компьютеру и больше не выходил.
— К экзаменам, наверное, готовится? — Сергей попытался поймать взгляд друга.
— Да-а, — махнул рукой тот и тут же отвёл глаза, — готовится он.
Надя всё это время пристально разглядывала гостя, услужливо подкладывала на тарелку сочные маринованные помидоры, подала ещё одну салфетку, предложила добавки.
— Надь, а компот ещё остался? — спросил Вова.
— В кастрюле на плите, — сухо ответила она, — иди и налей.
Вова ушёл на кухню греметь крышкой кастрюли.
— Живёт на нашем месте кто? — Сергей поспешил заполнить неловкое молчание.
— Как эти съехали, больше никто и не заселился, — сказала Надя.
«Этим» квартиру на первом этаже дома Сергей продал ещё лет пятнадцать назад. В городе уже давно ходили разговоры, что старые деревянные кварталы будут сносить, а их жильцов переселять на новое место. Правда, квартиры предлагались где-то на окраинах, зато в новых домах.
«На старости лет хоть в туалет сходить нормально!» — говорили соседи по кварталу, когда переезжали на новое место.
Вова называл их первыми переселенцами. Первые соглашались на проживание в любом районе, лишь бы на новом месте были ровные стены и не протекали потолки. Они с лёгкостью меняли очарование старого центра города на спальные кварталы, лишь бы не было проблем с проводкой, отоплением и канализацией. И в чём-то Сергей их понимал.
Сергей перевёз родителей к себе ещё в те годы, когда снос ветхого и аварийного жилья только планировался. Вырученных с продажи денег едва хватило на ремонт дачи в Подмосковье, но он так и не решился рассказать об этом родителям. Сергей выплачивал кредит, а они так и пребывали в уверенности, что сделка прошла хорошо. На самом деле Сергей шёл на любые уступки, чтобы быстрее закрыть этот жилищный вопрос. Ему было жаль всего того, что связывало его с этим домом, но самого дома было не жаль. Он торопился и сильно сбавил цену, даже в итоге сделал ещё скидку. Покупатель нашёлся быстро, сделка для него была крайне выгодной — уплаченные полцены за часть старого дома вот-вот могли обернуться отдельной квартирой в новом доме. Надо было только подождать.
А те, кто не торопился расстаться со своими домами в старом квартале, наоборот, цену набивали. Они знали, что в намеченном плане реконструкции их дома не оставят просто так. Они понимали, что речь идёт уже не о домах, а о квартале. Старые деревянные дома были никому не нужны — нужно было место, где они стоят.
— Э-эй, меня не обманешь, — говорил сосед из дома напротив, когда к нему в первый раз пришли по поводу переселения.
Рабочие замеряли площадь дома, ходили с рулеткой по участку, женщина держала в руках папку с бумагами, в которых постоянно что-то отмечала.
— Я в домашних тапочках на набережную гулять хожу, у меня весь город под боком, — говорил сосед, вальяжно рассматривая незваных гостей. — А вы мне что? Что мне эта ваша окраина? Видом на железную дорогу заманить хотите? Прогулками до теплотрассы?
Так и попрощались, ни о чём не договорившись. Ещё через полгода сосед, добавив сумму, сторговался и переехал в район получше. За ним потянулись остальные. Дома в спешке, будто опасаясь возвращения прежних жильцов, равняли с землёй. Но те и не думали возвращаться. Даже если дом вызывал только чувство недовольства, смотреть на то, что осталось после него,было всё равно тяжело.
Их Вовка окрестил «второй волной», но сам съезжать не торопился.
— А вы не попадаете разве под программу? — спросил Сергей. — Когда ваша очередь?
— А ты у этого спроси когда, — сухо ответила Надя, качнув головой в сторону мужа.
Вова вернулся с кухни сразу с двумя стаканами компота.
— Я для тебя ягод побольше зачерпнул, — сказал он, ставя стакан перед другом.
В граненом стакане с компотом плавали крупные ягоды чёрной смородины.
— А что не из шелковицы? — улыбнулся Сергей.
— Видеть её, проклятую, не могу, — рассмеялся в ответ Вова, — всё детство ели-ели!
Сергей вспомнил сладковатый водянистый вкус шелковицы, перепачканные чёрным соком пальцы и губы, и воспоминания детства с новой силой зарябили в его памяти: матчи любимой футбольной команды и её неизбывные проигрыши, гонки на велосипедах до старого кладбища и обратно, ночёвки с палаткой в заброшенном парке, мечта уехать на море…
— Что как в целом? — спросил он. — На море-то съездил?
— Море…, — мечтательно протянул Вова и тут же запнулся, — да нормально живём вроде.
Надя молча собрала со стола пустые тарелки, ушла на кухню. Зашумела вода, загремела посуда. Сергею показалось, что он слышит ещё какой-то сторонний шум, будто где-то вдалеке набегают на берег волны, с густым шепотом морская пена облизывает раскалённые на солнце камни и ветер разносит по всему побережью крики чаек.
Он сразу вспомнил про то несуществующее море, которое они с Вовкой придумали, когда были мальчишками.
Повзрослев, он рассказывал эту историю всем девушкам, которых приглашал на свидания. Делился с ними воспоминаниями из детства, всеми этими мальчишескими приключениями. Рассказывал так невзначай про улицу и дом с белой террасой на ней. Говорил, как в тот вечер появился план увидеть море. Говорил, что этому плану так и не суждено было сбыться за всеми этими экзаменами, техникумом, учёбой, сессией, практикой, снова учёбой, подготовкой к защите, стажировкой, работой, отсутствием денег, снова работой, отсутствием времени и ещё кучей других вещей, которые называются взрослой жизнью.
— А что, у вас там разве нет моря? — спрашивали одни.
И Сергей сразу всё понимал.
— Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции, у моря, — цитировал он.
— Это Пушкин? — спрашивали другие.
Сергей снова всё понимал.
Все они смотрели снисходительно, с понятливым участием, вопросов не задавали. Мало ли кто куда хотел и о чём мечтал. Ты лучше расскажи сейчас кто ты и что.
— Погоди, погоди, — с любопытством спросила одна, — ты потом возвращался на эту улицу? Нашёл эту белую террасу?
Сергей опять понял всё правильно. И позвал её на второе свидание, а затем и переехать к нему, а потом и замуж. Он только не рассказал ей тогда, что утром следующего же дня он специально бегал посмотреть на этот дом с белой террасой. Но ничего не нашёл. Ни белой террасы, ни дикого винограда, ни самого домика. Он три раза ходил по той улице — два раза туда и один раз обратно. А домика всё равно нигде не было, будто был он иллюзией, миражом, сном, вымыслом, всполохом и его не существовало вовсе. Ну, да и пусть.
— На нашем месте сейчас вроде никто не живёт, — вполголоса, чтобы не было слышно в других комнатах, продолжил разговор Сергей.
— Да ты и сам видишь же, — поддержал тему Вова, — дом сильно просел, на первом этаже сейчас совсем сыро, вот они и переехали.
— Ну, а вы когда? — спросил Сергей.
— Когда-нибудь, — вздохнул Вова.
Что–то с грохотом упало на кухне, в дверях показалась сердитая Надя.
— Когда-нибудь? — строго переспросила она.
Сергей не знал, куда себя деть. Вова молча смотрел в стол.
— Я тебя, мать твою, спрашиваю, — громче повторила она, — что значит когда-нибудь?!
Вова только хотел что-то сказать, но она перебила его.
— Пойду, пройдусь, — только и сказал Вова.
Он ушёл, а Надя вернулась с кухни.
— Я чаю вскипятила, — сказала она ровным спокойным голосом, — тебе с вареньем или с сахаром?
Сергей от сладкого отказался, к чаю попросил молока.
Надя кивала, меланхолично размешивая сахар.
— Не хочет переезжать? — спросил Сергей.
Сергей не знал. Вовки долго не было. Вернулся он с разлапистыми ветками цветущей акации в руках.
— Тебе, Надежда моя! — извиняясь, протянул букет супруге.
У Нади сразу подобрели глаза, даже щёки зарделись румянцем.
— Сладкие на вкус, — сказала она, отрывая цветок–кораблик, — в детстве жевали, помните?
Забудешь эти листья, эти цветы забудешь, как же.
Завод постепенно разваливался.
«Пациент скорее мёртв, чем жив», — говорили все, приходя туда по какой-то инерции.
«Я что тебе торгаш какой-то?» — в детстве он часто слышал эту фразу от своего отца.
— Может и нам так? — робко спрашивала мама.
— Я что тебе торгаш какой-то? — строго отвечал отец.
— У тебя как? Как жена? Родители? Дети? — спросил Вова.
Но Вовка живёт. Что-то же его держит.
— Да-а…, — махнул рукой Вовка, хотел что-то было сказать, да споткнулся о недобрый взгляд жены.
И она положила свою ладонь на его руку. Вовка закашлялся.
— Пойдём, пройдёмся, — сказал он.
Вовка в коридоре задумчиво шнуровал ботинок, прислонившись к шкафу.
— А может, на рыбалку? — вдруг спросил он.
— Когда? Мне завтра в обед улетать.
— Значит сейчас, — сказал Вовка и почему–то добавил, — только пообещай не задавать лишних вопросов.
— Обещаю, — поспешил согласиться Сергей, не совсем понимая, что это всё значит.
Вовка снял с гвоздика у двери ветровку, хотя вроде было не по погоде, и открыл дверцу шкафа.
И Вовка исчез за ворохом пальто и курток, висящих в большом шкафу.
— Давай, Серёг, открывай глаза, — услышал он знакомый голос.
— И давно так? — только и смог выдохнуть Сергей.
— Мне почём знать, — пожал плечами Вова, — я это всё обнаружил после вашего отъезда.
— Переезжать отсюда я никуда не собираюсь, — к удивлению всех сказал Вова.
В глубине бухты под густым навесом из дикого винограда белела терраса.
— Помнишь же? — спросил Вова. — Хотел домик тут построить, но меня хватило только на террасу.
Недолго думая, Сергей побежал за ним.
Прихрамывая и с перемазанной мазутом коленкой, к костру вернулся Вовка. Наверное, поскользнулся.
— Мог бы и раньше рассказать, — с укоризной сказал Сергей.
— А ты бы поверил? — спросил Вова.
Сергей отрицательно замотал головой.
От костра поднимались вверх и гасли в звёздном небе искры.
Море мерно шумело в сгущающейся темноте, волны перебирали мелкую гальку, словно чётки.
— А там? — Сергей махнул рукой в сторону скал, за бухту.
— И там ничего, — ответил Вовка, — совсем ничего там нет.
И снова повисло тягостное молчание.
Сергей молчал, не зная, что ответить.
Сергей снова не знал, что сказать.
— А наши что? — неожиданно спросил он. — Снова проиграли?
— Да-а, — махнул рукой Вовка, — когда они выигрывали.
Вова понял всё правильно, вопросов задавать не стал. Всё вышло, как вышло. Ну, да и пусть.
