Делия Телеграф
Тот день Руслан запомнил хорошо. Накануне он простудился, но в школу пошёл всё равно. Хотя лучше бы остался дома. Математика прошла будто бы в горячке, цифры так и плыли у него перед глазами и мысли едва поспевали за движением мела по грифельной доске. На перемене он сбегал в столовую за горячим чаем, даже выпросил себе лишний ломтик лимона. Жевал потом, давился кислой лимонной мякотью так, что сводило скулы. На уроке русского пытался сосредоточиться на правописании, но получалось плохо. Хотел было уйти домой, да в медпункте выдали таблетку жаропонижающего — к последнему уроку стало легче. Действительность постепенно прояснялась на температурной плёнке сознания и окончательно обрела очертания реальности. И всё бы хорошо, но последним уроком оказалась история. Её Руслан не любил, поэтому просто смотрел в окно.
— И тогда, отступая, повелел Чингисхан закопать своего золотого коня в этих степях, — рассказывала учительница, медленно прохаживаясь между партами, — к следующему походу он планировал собрать новых воинов, вернуться за спрятанным и продолжить свой путь. Но история сложилась иначе. А место, где закопан золотой конь, и по сей день остаётся загадкой…
Со второго этажа школы виднелась старая липа, чудом вымахавшая до внушительных размеров. Хорошо просматривались крыши низкорослых домов, щербатые щетинистые улочки, палисадники по-над домом и пристройки летних кухонь во дворах. Сосед Макар вёл домой Яшку, двугорбый медленно переставлял мозолистые ноги, но Макар и не торопил. Когда те свернули и подушки горбов перестали виднеться за забором, Руслан стал смотреть на плывущий низко над крышами дымок, вздрагивающий в мутных окнах свет и редкие уличные фонари, которые только начинали разгораться. Сумерки сгущались, очертания знакомых предметов менялись на глазах, вот и водонапорная башня уже походила на неприступную крепость…
— Эй! Ты там не заснул?
Руслан вздрогнул и обернулся.
Одноклассник Фархад смотрел на него, размахивая сменкой.
— Домой идёшь? Звонок с урока минуту назад прозвенел! Не слышал? Смотришь так, будто коня золотого увидел! — Фархад громко расхохотался и выбежал из класса.
До дома шли непривычно молча.
— Если б я заболел, то в школу б точно не пошёл, — сказал Фархад и тут же добавил, — ты это там давай выздоравливай.
— Ага, — сказал Руслан.
Дед дремал у себя в комнате, отец ещё не вернулся с работы, мать перебирала от мусора рис, а бабка ножом шкрябала плиточный чай.
— Нормально всё, — отмахнулся Руслан, заранее отвечая на все вопросы.
— Потом расскажешь, — только и ответила мать.
Бабка не подняла головы от чая. Руслан завороженно смотрел, как она стряхивает чайные стружки в кастрюлю с водой, как вода приобретает густой коричневый цвет, а бабка уже льёт туда молока, сыпет соль, кладёт кусочек сливочного масла, набирает в половник и выливает обратно, наливает и выливает снова, пока не появляется пена, пока чай не вскипает второй раз…
Руслан наспех выпил пиалу обжигающего солоноватого чая, перекусил уже остывшими баурсаками и вышел из дому. Стало заметно холоднее, над домом повисли звёзды ковша. Руслан засмотрелся на небо и не заметил, как вышел к окраине села. Прямо перед ним простиралась бесконечная степь. Морозный воздух обжигал изнутри ноздри, покалывали пальцы ног, немели пальцы рук. Руслан чувствовал, как к нему за ворот заползает злой колючий холод, но уходить не торопился. Сумеречная степь перед ним обернулась морем и песчаные волны разбегались до самого горизонта. Широко раскинув руки и запрокинув голову, он плыл по этому морю, поглощённый этим внезапным наваждением, а волны бились об него, как о борт корабля, выбивая при ударах искры белого жгучего снега. В звенящей вечерней тишине ему чудились голоса, чей-то настойчивый шёпот, устало звучала колыбельная, слышалось вдалеке лошадиное ржание… А Руслан плыл и плыл, взмахивая руками, загребая ботинками гряды рыхлого снега.
Домой вернулся взмокший, весь в поту и с разводами снежной грязи на локтях и коленях. Мать смотрела с укоризной, отец пообещал устроить взбучку, но бабка уже спала и выговор отложили на утро. Руслан заглянул в кастрюлю, где на остывшем молоке переливалась янтарная масляная пенка, отказался от холодного риса и лёг спать. Спал он плохо, ему снились дальние моря и неведомые страны, несущиеся во весь опор всадники с острыми пиками наперевес и лошади в сверкающих попонах… Проснулся он от топота копыт на улице. Выглянул в окно — темнота.
— Ты не заболел ли? — в комнату, почувствовав неладное, зашла мать.
У неё были ледяные руки. Скорее, наоборот, это он был горячий, так его знобило от любого прикосновения. Дед крякнул и полез в погреб за перцовой настойкой, растирать разгорячённое тело, обмахивать жар с внука. Бабка кинулась заваривать травы, мелко причитала над пахнущим прелыми листьями настоем, то ли заговаривала на здоровье отвар, то ли заговаривалась сама. В тот день Руслан, конечно же, никуда не пошёл. Валялся под одеялом, пил бабкины травы, щедро сдабривая эту горечь мёдом, думал о всадниках и рассадниках, конях и погонях, шорах и шпорах, попонах и препонах, думал и сам улыбался тому, как в температурном бреду сознание подсовывает ему калейдоскоп лихорадочно сменяющихся образов, только поспевай выныривать из сна стихийно разворачивающегося сюжета.
— Чего тебе может ещё? — спрашивала бабка.
— Ба, а принеси книгу, — вдруг попросил Руслан, — что-нибудь про Чингисхана.
Бабка не поленилась дойти до школьной библиотеки и принесла книг.
Весь вечер Руслан, не любивший историю, читал про Чингисхана. На следующий день он снова никуда не пошёл. Не пошёл и день спустя и вообще всю неделю провёл дома, обложившись книгами. Читал про Чингисхана и Монгольскую империю, узнал про Сокровенное сказание монголов и синеоких Борджигин, государство Тангутов и падение Пекина, глухим топотом разбегающихся мыслей проносились перед ним племена кереитов, найманов и меркитов… Выздоровев, Руслан первым делом нашёл в школе учительницу истории.
— Раиса Степановна, — затараторил он с порога, — конь принадлежал не Чингисхану, а внуку его Батыю и он его не закопал, а…
— Какой ещё конь? — не поняла Раиса Степановна.
— Золотой. Вы говорили, что Чингисхан закопал, убегая. Но он не убегал, и это был не он, и не…
— Мы эту тему уже давно прошли, — отрезала учительница. — А вот по новому параграфу я тебя обязательно спрошу. Иди и готовься.
И Руслан пошёл готовиться. История стала единственным предметом, к которому он готовился. Так всё и началось.
***
— Фархад, поехали в город поступать, — говорил Руслан своему школьному другу.
— Да куда я поеду, — отвечал Фархад, — время зря терять? Всё равно сюда возвращаться. Да и как я мать с отцом брошу, им помогать надо, за хозяйством присматривать…
Руслан не спрашивал у семьи совета — поставил перед фактом. Поехал, поступил. Даже не удивился, обнаружив свою фамилию в списке поступивших. Бабка только ахнула, мол, в кого внук такой умный пошёл и тут же начала готовить ему в дорогу гостинцы.
Руслан учился. Нелюбимый в школе предмет вдруг стал смыслом жизни, и он не мог ничего поделать с обуявшей его страстью. К семинарам он готовился наперёд, за что его сразу же невзлюбили однокурсники, на лекциях задавал много вопросов, за это — преподаватели. В первое лето самостоятельно уехал на археологические раскопки куда-то на Тарханкут, обошёл там городища Калос Лимен и оба Панских, провёл ночь у Аблямитского моста и до конца лета примкнул к археологам, работающим у озера Донузлав. Вернулся загорелый до черноты, сощуренный от солнца больше, чем есть и вдохновлённый, будто бы отрыл не пару глиняных черепков, а поднял со дна целую Атлантиду. Думал не рассказывать никому о своих летних приключениях, держать их при себе, как сокровенный клад, но в деканате к вчерашнему первокурснику внезапно прониклись невиданным уважением. Оказалось, что начальником археологической экспедиции был известнейший в кругах историков академик, от него на адрес деканата и пришло благодарственное письмо на имя Руслана. Слава была внезапной, но обернулась приятными последствиями: однокурсники набивались в друзья, преподаватели перестали относиться с прохладным снисхождением. Руслан выдохнул и с головой ушёл в тёмные века.
История средних веков, история стран Азии и Африки в средние века, история Руси, количественные методы в исторических исследованиях… Второй курс пролетел так, что Руслан глазом не успел моргнуть и уехал домой, как только наступила весна.
Не стало бабки, и он поехал с ней проститься. Эта смерть стала первой, до этого на его памяти никто не умирал, и он так и не понял, что это значит. Ворота были распахнуты настежь, и в них с самого утра толпились люди. Похороны прошли как в тумане: отец был молчаливее обычного, мать постарела сразу на несколько лет, дед тайком вытирал подступающие слёзы, сам Руслан всё время сиротливо озирался по сторонам. Ему казалось, что бабка вот-вот войдёт в маленькую душную комнатку, окинет всех взглядом и спросит, мол, чего это вы все тут собрались, и все всполошатся сначала, а потом, конечно, обрадуются и сядут пить бабкин чай, и ждать, пока поспеют в кипящем масле баурсаки, и играть по очереди в нарды.
Вечером Руслан пытался варить чай, как это делала бабка. Шкрябал высушенные спрессованные листья — сыпалась труха, лил молоко — оно прокисло, полез за маслом — оно прогоркло, заглянул в солонку — осталась только соль. Руслан достал мешок, где бабка хранила травы — оттуда пахнуло чем-то скисшим, взопрелым, и от этого сильнее прежнего защемило в груди, заклокотало у сердца. Руслан выскочил из дома и побежал к окраине села.
Степь весной совсем не степь, а догорающий перед летом костёр — маковые искры, тюльпанные всполохи. Догорит весна, и останется только слепящая под солнцем земля. А пока над дорогой висит, колышется густой степной воздух, тягучий, словно кисель с комками. Лей его через край, уплетай за обе щеки. Весна длится несколько дней, и совсем скоро солнце высушит всё, иссушит до белого, хрустящего на зубах, песка, оставит только выцветшие верблюжьи колючки, дымчатую полынь да ворох догорающих под солнцем и стелющихся низко, но крепко держащихся травинок.
— Внук, — дед всегда знал, где искать Руслана, — ба просила передать тебе кое-что.
— Что?
— Чтобы не сбиться с дороги, нужно помнить, почему ты на неё встал, — сказал дед и тут же добавил. — Сам решай, что это значит.
***
Тем летом Руслан хотел двинуть на Селитренное городище, думал с головой уйти в былое золотоордынское величие, но на кафедре решили иначе и отправили студентов в калмыцкие степи. Руслан был бы рад этим степям, но копать предполагалось не древние курганы, а места ожесточенных боёв времён Великой Отечественной войны. Студенты примкнули к отряду бывалых поисковиков и, вооружившись лопатами, заступили на вахту памяти.
Руслан сторонился вечерних разговоров у костра, избегал вопросов поисковиков. Боялся, что те почуют в нём это профессиональное равнодушие к этой части истории, не увидят исследовательского блеска в глазах, заклеймят «ещё одним» студентом, перестанут считаться с ним, как с коллегой, тем самым вытеснив его из этого негласного исторического общества, частью которого он так стремился быть.
Копать начинали с рассветом, работали до полудня. Когда солнце катилось к зениту, и едкий солёный пот начинал лезть в глаза, работы прекращали и продолжали только с наступлением короткого вечера и до самой темноты. По утрам заливисто пел жаворонок, маленькая невзрачная птица, которую Руслан так ни разу и не увидел, зато слышал каждый день. Пару раз вдалеке у горизонта он смог различить горбоносых тонконогих сайгаков, ближе они не подходили, а к себе не подпускали и подавно. Только любопытные суслики шныряли вокруг лагеря, с осторожностью всматриваясь, что там происходит. Руслан смотрел на всё это и думал, что и тысячу лет назад здесь также пели жаворонки, также ходили осторожные сайгаки, также бегали в этих песках суслики и прятались при появлении кочевников, и разбегались, заслышав лошадиный топот. Те времена давно стали историей, а степь осталась. И нужно было найти способ, разгадать её, сделать так, чтобы она открыла всё, что в себе таит. Осталось только придумать, как к ней подступиться.
Поисковые отряды работают по картам. Они знали, что в сентябре 1942 года немцы стояли под Хулхутой. Они знали, где стояли наши части, как менялась линия фронта и где шли бои. Поисковики расчерчивали карты, разбивали территорию на квадраты и при помощи металлодетектора методично прочёсывали местность. Значит, можно составить свои карты, провести географические границы согласно временным рамкам, запастись терпением и копать, копать, копать…
К вечеру третьего дня Руслан нашёл стреляную гильзу, перочинный ножик и карандаш. Находки посыпались, будто из раскрытой шкатулки, даже не пришлось просеивать песок. Останки бойцов лежали практически у поверхности, на глубине меньше метра.
— На этом месте располагался 39-й медико-санитарный батальон, — оповестил всех руководитель отряда. — Этот батальон относился к одному из полков 34-й Гвардейской стрелковой дивизии 28-й армии. Мы нашли одно из мест захоронений погибших солдат. Наших погибших солдат. Продолжаем работу до тех пор, пока не поднимем всех из этого квадрата.
«Поднимем всех, поднимем всех, поднимем всех», — стучало у Руслана в висках. В 28-й армии служил его дед, он не мог описать нахлынувшее на него вдруг беспокойное чувство и, чтобы снять эту дрожь, мысленно говорил на каждом вздохе КО и тут же выдыхал ПАЙ.
Копай, копай, копай, копай.
На восемь солдатиков нашлась одна крышка от медальона и металлическая расчёска с выгравированным именем Сергей. И больше ничего.
Вахта кончилась, на процедуру перезахоронения на мемориальном кладбище Руслан не поехал, а уехал домой. Хотел расспросить деда, но тот был угрюм и неразговорчив.
— Мне было двадцать, когда началась война, — только и сказал дед.
Столько же лет было и Сергею, когда тот остался в степи. Столько же лет и Руслану, когда он поднял этого солдата.
— Ты с ребятами занимаешься верным делом, — сказал дед, — я горжусь тобой, внук.
***
Руслан с новой силой погружался в историю. Ему вдруг стало казаться несправедливым и даже стыдным то, что ему интересна только малая её часть, и он жадно изучал всё, что было ему доступно, расслаивал по годам века, по временным рамкам раскладывал целые государства, сквозь время протягивал координаты и через расстояния расставлял даты.
Ему самому становилось не по себе, когда он понимал, что может, не моргнув глазом, сказать, что происходило в мире в то или иное время. В 1250-х годах был основан Сарай-бату — столица Золотой Орды. В те же годы состоялся и седьмой крестовый поход против египетских Айюбидов, армию крестоносцев разбили, и сотни рыцарей оказались в плену. Тогда же фламандский монах-францисканец Гильом де Рубрук отправился в путешествие на восток и написал книгу «Путешествие в восточные страны», а другой более известный путешественник Марко Поло только родился в эти годы. В Германии установилось междуцарствие, а на территории Китая подходило к концу существование Империи Сун. В Париже основали Сорбоннский коллеж, а король Руси Даниил Галицкий основал Львов… История, казавшаяся до этого бездонным временным колодцем, куда он, чертыхаясь, летел вверх тормашками, становилась вдруг похожей на лабиринт с множеством ходов. Руслан на ощупь блуждал по этим переходам, сворачивая на мерцающий вдалеке свет, и с каждым новым шагом тьма вокруг рассеивалась.
Диплом Руслан писал по Сарай-бату. К этому времени он успел не раз принять участие в археологической экспедиции на левом берегу Ахтубы, сравнить карту Фра Мауро 1459 года по изданию Сантарема с картой Поволжья 1367 года братьев Пицигани, изучить все имеющиеся схемы городища и составить собственный план столицы Золотой орды. На его защиту пришла вся кафедра, пригласили ректора, декан рассыпался в благодарностях и крепко жал руку.
Но Руслан не чувствовал себя победителем и сразу после защиты вернулся к прежней теме. Он поступил в аспирантуру, остался при кафедре, но уже преподавать и всё также продолжал ездить на раскопки, всё также занимался наукой, но всё это было не то. Ему нужно было нечто большее.
Он составлял собственную карту, для простоты окрестив её «дорогой Чингисхана», сам удивлялся тому, как дерзко он подходит к исполнению задуманного, но оправдывал свои действия тем, что собирает материал для кандидатской диссертации. Он пытался математически, интуитивно и методом исключений вычислить предполагаемое место, сузить бесконечные степные просторы до вменяемых границ, надеялся хотя бы просто определиться с тем, ближе к каким — астраханским, калмыцким, казахским — степям ему предстоит работать, но тут же узнавал, что и на Азове, и в Семикаракорске ходит легенда о золотом коне.
Особенно досаждала Руслану невозможность обсудить предмет его исследовательских страданий с научным руководителем. Что сказать на кафедре? Как объяснить, что он хочет перерыть всю степь, но найти золотого коня? Сколько лет уйдёт на то, чтобы обойти каждый квадрат «дороги Чингисхана»? Его идею сочтут ненаучной, начнут относиться с недоверием, спишут со счетов, не дадут защититься, посчитают сумасшедшим или, что ещё хуже, отстранят от исследований. И что тогда? Об этом Руслан не хотел думать. Лучше он будет думать о том, как после долгих лет кропотливых поисков историк и археолог в его лице откопает золотую статую коня. Эта новость облетит весь мир. Он выступит в Монголии. Его пригласят читать лекции в Китай. Международное историческое сообщество назовёт его одним из величайших учёных современности. Золотой конь станет итогом, нет, кульминацией его научной карьеры, и в мировую науку он ворвётся, в буквальном смысле слова, на коне…
Руслан выяснил, что золотого коня отливал колокольных дел мастер, пленённый чингизидами в Киеве. История жестока — имени мастера она не сохранила. В летописях упоминалось только, что на изготовление золотого коня ушла вся, собранная за год с русских земель, дань. Сколько это могло быть? Сто килограмм? Двести? Тонна? Больше? Невозможно даже представить такое количество золота. Такими же вопросами задавались и почти тысячу лет назад. В отчёте монаха Гильома де Рубрука, который по поручению французского короля Людовика IX совершил путешествие к монголам, было сказано так: «Ещё издалека мы увидели сверкание у ворот и решили, что в городе начался пожар. Подъехав ближе, поняли, что это сияют в лучах восходящего солнца две золотые статуи коней в натуральную величину. Сколько же золота пошло на это чудо и насколько богат хан? Такими вопросами задался я в тот миг». Значит, статуй было две. «Это увеличивает вероятность успеха в два раза», — подумал Руслан и сам улыбнулся своей шутке. Второй раз он улыбнулся, когда выяснил, что «дорога Чингисхана» проходит через его родное село. Это было хорошим знаком.
***
Диссертацию он защитил блестяще, но без внутреннего энтузиазма. Научный руководитель не видел в работе изъяна, но чувствовал, что новоиспечённый кандидат наук терзается сомнениями. Он списал это на стресс перед защитой и искренне советовал Руслану взять передышку и отдохнуть от всех научных трудов. Но дело было не в диссертации.
На реке Бахтемир рыбаки обнаружили сарматское золото. На окраине села Косика экскаваторщик случайно разрыл погребение сарматского вождя, ковш зачерпнул вместе с землёй целую груду металлических изделий, а рабочий даже и не сразу понял, что это было. Руслан знал историков, которые изучали аорсов, языгов, аланов, роксоланов, саи и другие сарматские племена. На конференциях и семинарах они делились своими исследованиями, Руслан рассказывал про свои. Но золото сарматов обнаружили не учёные, а два рыбака. Но погребение сарматского вождя I века до н. э. бережно разрыли не археологи, а грубая экскаваторная машина. Не было ни карт, ни экспедиций, ни металлоискателя, ни раскопок — золото, блеснув на мелководье или попав в ковш экскаватора, само вышло к людям. В тот день рыбаки выловили гривну с украшением в виде лежащего с подогнутыми лапами животного, похожего на кошку, и закрученный в спираль браслет, несомкнутые концы которого венчали головы грифона — всё это из чистого золота весом более килограмма. Но дело было не в ценности этого клада, скорее, наоборот, в его бесценности. Одни кладут годы на алтарь науки, раз за разом изобретая велосипед и открывая Америки, другие — просто видят блеск на дне реки. Грандиозная несправедливость для одних и редкостная удача для других.
Руслан уехал на выходные в село повидаться с родными, навестить могилу деда. Спустя год после смерти бабки не стало и деда. «Как он там?» — думал Руслан. Встретился ли с ба? Присматривают ли за мной оттуда? Как передать им привет? А как принять от них весточку? Хоронят в землю, думал Руслан, а смотрят на небо. Он корил себя, что не успел расспросить деда о его жизни, не узнал от него о его отце, своём прадеде и, может, дальше. Когда Руслан с ужасом осознал, что про чингизидов ему известно больше, чем о собственной семье, он стал иначе смотреть на архивы. Только старший сын Чингисхана оставил 40 сыновей, а его внук Хубилай, правивший Китаем, имел 22 законных сына. Это значит, что Руслан мог запросто быть одним из потомков чингизидов. Впрочем, если верить генетическим исследованиям, как и ещё несколько миллионов ныне живущих. Он собирал информацию по крупицам, но не смог продвинуться вглубь веков. Но и из этих скитаний по веткам собственного генеалогического древа ничего не вышло. Его прадеды служили и крестьянствовали, их жёны — крестьянствовали и рожали детей. Они были обычными людьми и не оставили след в истории.
По дороге домой Руслан встретил Макара, Макар вёл домой Яшку. Двугорбый медленно переставлял мозолистые ноги, а Макар и не торопил.
— Сколько же ему лет? — Руслан поздоровался и не заметил, как задал вслух этот терзающий его со школьных времён вопрос.
— Молодой ещё, — ответил Макар, — пяти лет нет.
— Как нет? — по подсчётам Руслану верблюду должно было быть не меньше тридцати. — Вы же с Яшкой всё моё детство ходили!
— А у нас всех верблюдов Яшками кличут, — расхохотался Макар, — совсем забыл ты, как в селе живут…
Руслан пропустил замечание мимо ушей, но по дороге постучал в ворота к школьному другу. Фархад встрече обрадовался, кинулся разливать охлаждённый кумыс, упросил жену по-быстрому испечь в тандыре лепёшек. Фархад рассказывал о том, как женился, как появился на свет его сын Раис. Руслан только кивал.
— Ну а ты? — спрашивал Фархад.
— Преподаю всё, — коротко отвечал Руслан.
— А копаешь?
— И копаю.
Фархад по-доброму рассмеялся и стал рассказывать, как он своими силами начал останавливать опустынивание земель и все сельчане присоединились к этим трудным работам, а потом по его инициативе в село провели газ, его выбрали в председатели и сейчас он думает, как бы закатать сельские дороги в асфальт… Руслан слушал, слушал, слушал.
— Останешься на пару дней помочь? — спросил Фархад. — Работа на общественных началах, но деньги выделяют.
— А что надо? — из вежливости спросил Руслан.
— Выкорчевать старую липу. Помнишь ту махину в центре села? Замёрзла ещё позапрошлой зимой и так и не отошла. Рабочие подъедут завтра, но разобраться с корнями — уже моя ответственность.
На следующий день липу так и не спилили, её не спилили не через неделю, не через год. Рабочие так и не подъехали, а подступиться к ней самостоятельно никто не рискнул. Огромное дерево с иссохшей кроной почерневших ветвей и мощным стволом. Липа так и осталась стоять на своём месте, оглядывая крыши села покровительственным взглядом.
Зато копать картошку позвал отец, и Руслан пошёл за ним. Он несказанно воодушевился при виде лопаты, вспомнил свои карты «дорог Чингисхана» и принялся копать с таким остервенением, будто бы в рыхлой земле искал не картофельные клубни, а клад. Отец только успевал носить полные вёдра.
Вечером пора было уезжать. Руслан понял вдруг, что с каждым разом ему всё труднее и труднее возвращаться в родное село. Ему радостно было видеть отца и мать, но с каждой новой встречей он замечал, как всё больше и больше они становятся похожи на ба и деда. И это значило, что и он сам становится старше.
— Разбирал ящик стола, — сказал отец, протягивая ему какую-то коробку, — оставь себе на память о деде.
Руслан с удивлением достал из коробки потускневшую, но всё ещё угадываемую фигурку лошади. Блестящая спина, гнутая шея, заострённые уши, искусно выточенные копыта. Эту фигурку из фольги вылепил ему дед. В детстве Руслан простудился и сильно заболел. Дед слепил тогда из обёрточной фольги маленькую лошадку, чтобы порадовать внука.
И как он мог об этом забыть.
***
Золотого коня Руслан представлял себе очень хорошо. Это должен быть вполне себе полноразмерный конь из чистого золота. Никакого символизма и абстрактности — конь должен выглядеть так, будто бы к живому существу прикоснулся персонаж древнегреческой мифологии Мидас. Лоснящаяся спина, будто по ветру развевающаяся грива, острые уши, золотыми гвоздями вбиты золотые подковы в золотые копыта.
В детстве Руслан представлял, что степь — это море. Будь оно так, он нырнул бы туда, погрузился бы на самые глубины, исследовал бы каждую пядь степного дна и не поднялся бы на поверхность до тех пор, пока не кончится воздух в баллонах. Но как найти дно у песчаных просторов, как копать не глядя куда, он не знал. Он брал свои карты, выходил на «дороги Чингисхана», с поправкой на движение земных пород делил её на сектора и мысленно запасался лопатами, металлодетекторами, золотоискателями, рентгенографами почвы и, наконец, просеивателями песка. С каждым пройденным и оказавшимся пустым квадратным метром степи вероятность того, что конь лежит в оставшейся части, оседала под вероятностью того, что коня он всё-таки проглядел, что конь лежит за пределами карты, что коня нет и никогда не было. Ветер гоняет песчаные волны с одного бархана на другой, ящерицы-круглоголовки, растопырив когтистые лапы, разбегаются в стороны, перекати-поле несётся по одному только ветру понятному кругу… А он ищет коня, ищет, ищет, ищет.
На самом деле ничего этого он не делал. Преподавал, ездил на раскопки по знакомым ему местам, писал заявки и получал гранты, выступал на конференциях по всему миру. Он не стал величайшим учёным современности, но среди коллег в академической среде значился на хорошем счету, числился приглашённым преподавателем в Стэнфордском университете, с авторскими лекциями объездил всю Монголию и на три года уехал на стажировку в Сямэнь.
Разница в часовых поясах была такова, что когда он лёг спать, о случившемся узнали все в его селе. А когда он проснулся, оказалось, что эта новость облетела уже весь мир. Он едва успел выхватить полстрочки из утренней ленты новостей, но сразу понял, что произошло. Ещё через несколько часов по всем телеканалам показали сюжет о селе, в котором случайно обнаружили золотую статую коня времён Золотой орды. Руслан не знал, что ему делать — звонить на свою кафедру, отменить занятия у студентов, купить билеты на самолёт, связаться с коллегами. А уже со всех сторон раздавались звонки, сыпались письма, просили дать комментарий…
Руслан лихорадочно просматривал первые фотографии сенсационной находки. Копытоподобный фрагмент мутно-песочного, почти ржавого цвета. Сразу и не понять, что это. То ли кусок засохшей глины, то ли окаменелое дерьмо. Какое уж тут золото. От пышной гривы ничего не осталось, хвоста тоже, похоже, нет, так весь он оброс песчаным камнем. Хорошо, что копыта на месте. Неожиданно блестит лошадиный глаз из массивного круглого гладкого глубокого камня, с другой стороны глаза нет.
Руслан ехал в аэропорт, когда новости о золотом коне дополнились сюжетами и интервью. Камера запечатлела такую близкую ему степь, крыши соседских домов, родные сельские улочки, такие знакомые лица… Руслан не различал, о чём говорит голос за кадром, еле справился с дрожью, когда на экране появилось лицо его школьного друга Фархада.
— Дерево засохло несколько лет назад, — сказал Фархад, — всё ждал, когда его спилят, да пришлось разбираться самому. А там корневища! В землю уходят метра на два, полез за ними, а там вот что! Сначала и не понял даже — бью, а лопата звенит, и звенит…
Дальше он не слушал, просто смотрел на бегущие за окном экспресса пейзажи. Золотой конь под липой — липовый золотой конь. Ему вспомнился вдруг отчётливо и ясно день, когда он заболел, но всё равно пошёл в школу. Вспомнил, как смотрел в окно на последнем уроке, как Раиса Степановна, прохаживаясь между партами, рассказывала о первом великом хане Тэмуджине…
— Лучше бы в тот день я остался дома, — вдруг сказал Руслан вслух.
