30 октября

В Астрахани на одной из улиц есть дом. Обычный с виду, сейчас в нём ничего особенного, но вот раньше… В годы о которых раньше было принято молчать, а потом стало принято говорить всё больше и больше, здесь располагалось здание суда. И репрессии 30-ого года начинались и тут тоже. Здесь обвиняли по самой страшной 58-ой политической статье, отсюда выводили с клеймом «враг народа», отправляли на …цать лет в лагеря или просто туда, откуда не возвращаются.

Это было странное, страшное время. Врагами оказывались далеко не те, кого называли «врагом народа». И никак нельзя было предположить, что «враг» был именно вот этот коллега по цеху, который докладывал о вынесенных с рыбзавода, как говорится, в подоле, хвостах и сазаньих голов, когда дома нечего было есть, кроме кипятка и хлеба по талонам, или это был сосед, докладывающий о подслушанных разговорах на кухне, или это был тот за кого ты же и заступился… И это было страшнее всего.

Репрессированные становились реабилитированными спустя много-много лет и большинство так и не узнали об этом, унося страшные годы за собой без опровержений. В конце 80-90-х гг с темы сталинских репрессий был снят гриф секретности. Материалы дел хранили в себе не только обвинительные статьи, приговоры и вынесенные меры наказаний, они хранили ещё и имена. Имена тех, с чьих слов и было начато дело. И немногие, конечно, это были уже не сами репрессированные, а их дети, могли узнать о том, кто же это был. Кто был тем, с чьих лёгких слов был запущен механизм страшной человокоперерабатывающей машины, куда угодил отец, дядька, дед. Это могли быть люди, с кем жили на одной улице, с кем работали на одном заводе… И об этом не хотелось знать.

— Зачем? Чтобы ненавидеть этого человека? Мы не сможем ненавидеть так,— это было самой главной причиной.

Есть история, что-то из разряда городских легенд, о женщине, что жила в районе Криуши. Она жила совсем одна и к ней никто не приходил, с ней, даже больше, никто не разговаривал вовсе и, пробегая мимо приоткрытой двери, ведущей в её комнату, в вечерних сумерках или утреннем полумраке можно было разглядеть, что она стоит на коленях, сжав ладони и ссутулив плечи, было слышно, что говорит что-то, причитает или на распев тянет слова, но что — не разобрать. Молится. Только не иконе. А портрету Сталина.

А недалеко от этого здания, несколькими улицами и парой кварталов выше, есть другое.

Сейчас оно совсем заброшенное и жилое разве только что бомжами.

Сложно представить как выглядело это здание раньше. О том, что находилось в этом здании, свидетельствуют буквы на его фасаде «НКВД ДЕТПРИЁМНИК». Представить как и какие дети «детприёмывались» здесь ещё сложнее. В этом есть что-то до невероятия безумное.

Такое, что и к этому зданию начинаешь относиться как к зловещему немому свидетелю монстров тех дней.

В Астрахани есть памятник жертвам политических репрессий. Это голубь, раскинувший крылья, собираясь взлететь. Голубь опутан колючей проволокой. К этому памятнику 30 октября приносят живые цветы.

Этот памятник недавно сменил своё местоположение — его перенесли к офисному зданию Лукойла. По иронии истории этот памятник не оставили на прежнем месте — прямо у фасада только отстроенного грандиозного объекта — Дворца Правосудия. Видимо, чтобы не смущать гостей дворца прозрачными ассоциациями. Как по мне, так такие памятники не переносят. Да и у здания Астраханского областного суда он более уместен, чем у офисов нефтяной компании.

Этот памятник существует с весны 1995 года. Когда у прежнего места затеяли масштабную стройку мне подумалось вдруг, что его снесли под строительный шумок. Снесли. Убрали совсем. Но нет, показалось. Только переместили.

Существует книга памяти «Из тьмы забвения. Книга памяти жертв политических репрессий: 1918-1954 гг. Астрахань». В этой книге несколько тысяч справок на репрессированных, расположенных в алфавитном порядке: фамилия, имя, отчество, год рождения, национальность, образование, место работы, место жительства, обвинение, осуждающий орган, дата осуждения,   приговор, а в случае высшей меры наказания — ещё и дата расстрела. Ещё даты реабилитации. Итого почти пятьсот книжных страниц.

А та женщина, что жила в районе Криуши молилась вовсе не портрету Сталина. В День Победы, когда 9 мая звенели все улицы и нараспашку были все двери, кто-то увидел, что портрет Сталина, откинутый лежит на полу, а за портретом, оказывается, всё это время были икона и фотография молодого улыбающегося человека в военной форме. И с кем как не с ним разговаривала она всё это время. И продолжала говорить потом ещё и ещё. Потому, что он не вернулся.